Ему 33. Служил в разведке “Азова”, позывной Бон. Был ранен. Награжден двумя медалями. По словам нетерпимых к вранью, скупых на похвалу матерых однополчан – воевал Бон очень достойно, заднюю никогда не врубал. К тому, что фронтовик, Михаил относится нормально. При встрече не цедит свысока: опаздываю, мол, “ну-у, просто зашиваюсь от важнейших дел, задавайте быстро вопросы и я отчалил.” Но и не корчит простачка типа: «Да-ладно-вам -мужики-это-ж- я-просто-так-с-автоматом-в-войнушку-поиграть-вышел». Большое видится издалека. Людям, которые делают историю, часто даже невдомек, что они совершили для нации НА САМОМ ДЕЛЕ. Вот и Михаил сейчас вряд ли осознает до конца, что именно он с побратимами-добровольцами реальными фронтовыми делами истребили на корню в головах миллионов совдеповские фейки про панфиловцев и иже с ними, заслуженно заняв в умах украинцев места Героев. Спасли всех нас от петли “русского мира” с его ржавыми скрепами.
Извини, дружище Бон, мы ослушались двух твоих пожеланий: не ставить твое фото на обложку и не называть Героем. С нас причитается.
-Кем Вы мечтали стать в детстве?
– Сначала мечтал стать хирургом: читал медицинские энциклопедии, и мне это очень нравилось. Потом, чуть позже, программистом. Правда, компьютера у меня не было, я просто читал литературу по различным языкам программирования и немного походил на курсы.
– Для Вас есть какое-то разграничение: до войны и после. Или Вы всегда были боевым парнем?
– Я не боевой парень – скромный, тихий человек. В плане мышления – да, произошли кардинальные различия. Изменились какие-то моменты идеологического характера, я стал более прагматичен и рационален. И, наверное, более циничен.
– Как Вы оказались на войне?
– Добровольно. Это было предопределенное решение, выбор не стоял, все было однозначно. Вопрос был только – где, с кем и когда. Звезды так сложились, что через определенных знакомых вышел на «Азов», который тогда только появился, до этого были просто «черные человечки».
– А как отреагировала Ваша семья? У Вас есть жена, дети?
– Нет, я не женат, детей нет. Из семьи только мать, но так уж сложилось, что о своих планах и действиях я никого не информирую. Как-то сам по себе всегда.
– В институте учились?
– Два раза поступал, и два раза все очень быстро прерывалось. Сразу после школы поступил в НАУ на заочный факультет по специальности «Защита информации». И уже на службе была возможность по льготам поступить в Академию МВД, что я и сделал. Но потом со службы ушел, а для допуска к сессии были необходимы бумаги, что прохожу службу. Мне предложили перевестись на платное обучение, но мне это было не настолько интересно. На этом, собственно, учеба и закончилась. А так, лет с 17 и до войны, я работал по специальности «дизайн, верстка, полиграфия» – и на конкретной работе, и на фрилансе.
– Со спортом с детства дружили?
– В детстве – нет, все началось после школы: тренажерный зал, различные единоборства.
– А какая-то военная подготовка была?
– Нет. Стрелял, но это было на уровне какого-то развлечения. Ни специальной стрелковой, ни тактической подготовки, ни минно-взрывной не было.
– Страха не было?
– Если брать 2014 год, был исключительно азарт и кураж. Тогда страшно не было вообще. А вот уже начиная с начала 2015, когда все приобрело более серьезный и масштабный характер, тогда уже были моменты, когда было очень страшно.
– Что на войне больше всего врезалось в память?
– В момент, когда шла подготовка к широкинской операции, мы вели там разведдеятельность: ходили по так называемой «серой зоне». Было страшно, поскольку мы, грубо говоря, маленькой группой находились возле противника, то есть, если что – нас быстро прикрыть не смогли бы. Если бы обнаружили, могли взять в кольцо, и там уже, отталкиваясь от обстоятельств, надо было действовать. А учитывая ландшафт – это в основном открытые поля, зима, деревья голые, все просматривается, довольно неприятно. Ну и самое главное – это во время широкинской операции, когда непосредственно наша группа сменила предыдущий состав, зашла на позиции в самом поселке, на самой крайне улице. Это было рано утром 13 февраля. И 14 февраля буквально с рассветом началась артподготовка с той стороны, а потом контрнаступление. Там много, конечно, было стратегических и тактических просчетов, не буду в это углубляться, но мы – легкое пехотное подразделение – остались один на один против тяжелой бронетехники и превышающих сил противника.
– А правда ли говорят, что на фронте, когда идет бой, все люди становятся верующими?
– Абсолютная неправда. Просто полная ерунда.
– Полк «Азов» в первые дни был плохо вооружен. За счет чего он побеждал – например, в том же Широкино?
– Когда подразделение переформировали в полк и перевели под командование НГУ, но еще не дали бронетехнику, еще не было танковой роты, но все-таки была уже какая-никакая артиллерия, мы, наверное, выезжали на том, что с той стороны, в принципе, все обстояло намного хуже. И у нас было больше мотивации, основанной на патриотизме, на кураже.
– Что Вы скажете о роли Билецкого как командира?
– Изначально все начиналось и поддерживалось на его авторитете и способности договориться по поводу оружия. За счет своего авторитета он и собрал людей, и ими руководил. На данный момент это уже большое обученное подразделение образцово-армейского типа. Билецкий всегда был и остается как неформальный лидер, но на данный момент конкретно как в командире полка в нем необходимости нет. Думаю, он вам сам уже об этом говорил. Там сейчас есть отличный командир полка, который, по словам Билецкого, находится на своем месте, и это лучший комполка за все время.
– А что для Вас значит полк «Азов»?
– Полк «Азов» был, есть и будет единственным подразделением, в котором я воевал, и если вновь появится необходимость, туда вернусь. Кадровым военнослужащим себя не вижу: могу служить при необходимости, но это не мое. Если начнется серьезный замес, тогда все здесь брошу – и вернусь в полк.
– А если посмотреть на ситуацию сегодняшним взглядом – пошли бы снова на фронт?
– Конечно! Я думаю, многие люди, которые в 2014 году добровольно ушли на войну, скажут, что это был один из лучших периодов времени в их жизни.
– Кто лучше воюет – те, кого призывают на срочную службу или контрактники?
– У срочника в принципе нет мотивации воевать, поскольку ему это не нужно. И, как правило, когда призывают срочника, это происходит не по его воле, он себя видит в другом месте, и военная деятельность – не его. Мотивация – это важнейший фактор. Можно быть не особо обученным, но с очень высокой мотивацией совершать невероятные поступки. В 2014 году была повальная мобилизация, мы неоднократно сталкивались с такими ребятами. В тыловых частях, например, было лучше обеспечение в плане боеприпасов, вооружения, и они с огромным удовольствием готовы были все это менять на какое-то продовольствие, сигареты и прочее. Нам это нужно было для использования по назначению, а им не настолько все было необходимо.
– Многие «азовцы» рассказывали, чем отличается их полк от других – там тырят, а здесь – нет. Как говорит Билецкий: «есть солдат, а есть Воин». Полк «Азов» – самая боеспособная единица и была, и есть.
– Объективности ради могу сказать, что в ЗСУ много отличных боевых частей, которые выполняют огромный объем работы на «передке». Есть силы специальных операций, которые выполняют различные сложные боевые задачи и имеют отличную подготовку не без помощи зарубежных специалистов.
– Привлечение иностранной военной силы имеет смысл?
– В 2014 году сюда пачками валили иностранцы исключительно из какой-то личной мотивации. Есть «люди войны», которые ищут места, где можно реализовать себя и какие-то свои пристрастия. Есть по идейным соображениям – зарубежные националисты, которые поддерживают украинских против российской империалистической агрессии и т.д. У каждого своя мотивация. У нас в батальоне, впоследствии в полку, было очень много иностранцев из всевозможных стран – восточной, западной, северной Европы, Соединенных Штатов, было много грузин и чеченцев.
– Говорят, война все спишет. В полку «Азов» дисциплина очень суровая. Как Вы думаете, что можно простить солдату на войне, а чего нельзя прощать ни в коем случае?
– В какой-то острой ситуации, если солдату был дан приказ, а он по каким-то своим причинам ослушался, и это повлекло за собой тяжкие последствия, естественно, прощать нельзя. Так же это может быть и командир, отдавший неадекватный приказ, из-за которого пострадали люди или потерялась выигрышная ситуация.
– А имело место мародерство или какие-то жесткие действия по отношению к мирному населению?
– Я не могу припомнить с нашей стороны каких-то жестких действий к мирному населению. Даже помню, в том же Широкино – наоборот, мы помогали всех эвакуировать, когда уже шло к тому, что в этом селе будут боевые действия. Мародерка – это явление локальное и точечное. Это не повально. В одном подразделении могут быть отдельные люди, которые под шумок что-то стырят, остальные это не приветствуют, порицают и если узнают – их накажут.
– Были случаи показательного наказания?
– И в батальоне, и в полку – да, бывало. Помню, был очень показательный момент: в 2014 году в начале осени кого-то одетого по форме обнаружили за территорией части пьяным. Алкоголь вообще не приветствовался. На утреннем построении нарушителей вывели перед строем и с кучей эпитетов сказали, что они опозорили честь, форму, что они с позором изгоняются.
– То есть, 100 грамм перед боем – это ушло в прошлое?
– Это анахронизм, который к современным реалиям не имеет отношения. Если взять условия второй мировой войны, когда люди шли откровенно на убой и прекрасно это понимали, и нужно было «заглушить» чувство страха и самосохранения, тогда, вероятно, это было целесообразно. Сейчас никто никого на убой не посылает, наоборот, личный состав берегут. Поэтому никто никому 100 грамм не наливает. Ты должен соображать, действовать соответственно ситуации при уме и памяти.
– Есть что-то, чего Вы боитесь?
– Наверное, много чего. У всех есть какие-то свои страхи.
– А когда Вы в последний раз плакали?
– Я вообще человек сентиментальный. Могу посмотреть какой-то душещипательный клип или фильм – и меня пробьет на слезу.
– Какие фильмы любите?
– У меня нет каких-то пристрастий к жанру – ни в музыке, ни в кино. Люблю что-то качественное, глубокое и интересное. Из военных мне нравятся фильмы вроде таких, как «Тайные солдаты Бенгази», «Цель номер один», «Стена», а так же основанные на реальных событиях. Из наших очень понравился – «Киборги», я на него два раза ходил в кинотеатр.
– Можете вспомнить какой-то веселый случай из жизни полка?
– Могу рассказать комичную ситуацию из моей жизни. Перед широкинской операцией днем мы шли в разведку и, находясь недалеко от позиции противника в так называемой «серой зоне», услышали звук приближающейся бронетехники. Поскольку у нас отряд был маленький, а поле было чистое, принимать бой непонятно с кем – потерять людей. Поэтому было решено быстро ретироваться оттуда, пока есть возможность. Пока бежали, я на телефон делал фотки – как мы убегаем (смеется).
– Женщины у вас в полку были?
– Сначала непосредственно на службе была только одна – «Малёк», медик. А сейчас на различных штабных работах – очень много.
– Какой солдат лучше для боя – которого ждут дома или свободный от семьи?
– Для боя лучше всего подготовленный специалист. Поскольку это такая же работа, как и любая другая.
– А возраст имеет значение?
– Проявляет себя конкретный индивидуум с конкретным характером – независимо от возраста. Понятно, что призывать стараются максимально молодых, чтобы психологически сделать из них солдат, поскольку достаточно взрослому человеку уже тяжело переформатировать мозг.
– Что Вы цените в людях?
– Честность, открытость, порядочность и доброту.
– А чего не простите?
– Какую-то очень большую подлость.
– Что для Вас означают деньги?
– Деньги – это средство для реализации каких-то возможностей, путешествий, покупки необходимых вещей.
– И не больше?
– Я видел людей, которые зацикливаются на деньгах, они либо плохо заканчивают, либо превращаются в далеко нелицеприятных личностей, с которыми неприятно иметь какие-либо дела или просто дружить.
– Никогда не было желания уехать из нашей страны?
– Уехать куда-то на пмж – нет. А на время я бы куда-то уехал, просто потому что люблю смену декораций. Пожить год-два в другой стране, чтобы получить какой-то личный опыт, какой-то интерес. А так мне и здесь хорошо.
– О чем Вы мечтаете?
– Об общем покое, когда закончатся все эти пертурбации, которые мы переживаем как с военной точки зрения, так и внутриполитической. Когда будет постоянная положительная динамика в плане экономического роста страны, когда страна станет действительно богатой и процветающей, и можно будет просто жить в свое удовольствие.
– А чем Вы сейчас зарабатываете?
– Я вернулся к своей предыдущей деятельности – дизайну и полиграфии.
– Ваш позывной – «Бон». Откуда он взялся?
– Это была шутка одного нашего сослуживца. Мой позывной – иронично-насмешливый. Поскольку не было тогда ни времени, ни желания придумывать себе что-то, этот просто как-то приклеился – и все. «Бон» – это такое обидное прозвище праворадикала со стороны антифашистов (смеется).
– Какие награды у Вас есть?
– Две государственные – «Захиснику Вітчизни» и «Захисник Мариуполя» и несколько полковых наград.
– Каким, на Ваш взгляд, должно быть отношение государства к ветеранам, и какое оно на самом деле?
– Должно быть, наверное, по какому-то штатовскому образцу, когда служащий, впоследствии -ветеран получает какие-то преференции. Хотя и у них куча проблем, я только знаю то, что рассказывали люди, которые там служили, и какую-то общедоступную информацию. У нас сейчас пытаются атошников использовать в каких-то своих политических личных корыстных целях. А на государственном уровне, в принципе, большинству просто плевать. Разве что под каким-то давлением было создано Минвет, и я очень надеюсь, что Громадська рада задаст нужный вектор развития, и этот вопрос как-то потихоньку перерастет в опеку со стороны государства.
– Что Вы можете пожелать нашим читателям?
– Критически мыслить – быть беспристрастными, анализировать, не вестись на популизм.
Игорь Полищук,
Наталья Кряж,
Алексей Суворов
Фото на обложке: Аня Суворова
