Он родился в Тольятти 45 лет назад. Жил в Белоруссии, где с 92-го по 94-й отслужил срочную в разведбате тамошней армии. После дембеля учился в школе КГБ, откуда Сергея отчислили за контакты с радикальными группировками. В разное время его имя связывали с Белорусским Народным Фронтом, Русским Национальным Единством, Национал-Социалистическим Обществом.
Когда русские вояки стали выставлять в соцсетях свои фотки из донецких степей, бахвалясь боями с «украми», Сергей приехал помочь нам избавиться от непрошеных гостей. Приложился к созданию батальона, а затем полка «Азов». Храбро воевал в его рядах в период самой горячей стадии русско-украинской войны. Имеет государственные и полковые награды. Стал почетным гражданином Мариуполя, да и вообще — гражданином Украины, получив паспорт непосредственно из рук Президента.
Когда пробуешь отыскать информацию про Сергея в интернете — результаты обескураживают. Вместо, казалось бы, элементарного: человеческого «Спасибо!» и просто уважения к бойцу-добровольцу, натыкаешься преимущественно на другую оценку его деятельности. С этой несуразицы мы и начали наш разговор.
— Вы, наверное, самый одиозный боец «Азова». Если загуглить: «Боцман. Азов» — выходит, что Вы и нацист, и шовинист, и убийца, и маргинал, и контрабандист, и террорист, и мародер, и покровитель теневого бизнеса, и организатор проплаченных митингов, и агент ФСБ. Как сами думаете, кому и зачем нужно создавать вокруг Вас такое информационное поле?
— Я никогда не скрывал свои определенные националистические убеждения: играю в эти игры с девяносто шестого года. Я один из самых старых националистов — не сошел с ума, не стал алкоголиком, оказался достаточно способным, чтобы не сесть, но никто при этом не мог положить никаких протоколов, обвиняя меня в сотрудничестве со спецслужбами и стукачестве. В свое время администрация ФСБ Российской Федерации вылила на меня очень много негатива. А потом, когда я пошел в жесткую оппозицию с Порошенко, его команда взяла за образец лекала работы администрации Путина.
— И как Вы на это реагируете?
— Отношусь к этому с юмором, не вижу причин, почему я должен рефлексировать. Просто когда нельзя найти факты, порочащие человека, их начинают придумывать.
— Неужели в душе совсем не обидно это все слушать человеку, который храбро воевал, получил паспорт из рук президента и является почетным гражданином города Мариуполь?
— Большинство журналистов, которые пытались что-то там про меня сказать, никогда не пытались взять у меня комментарии или интервью. Они врут, высасывая какие-то факты, которые им дают их условные источники в СБУ, и подают именно в той интерпретации, которая нужна заказчику. На тот момент заказчиком был Кононенко, «Латыш», начальник защиты Конституции, если это можно назвать защитой. И никому не интересны мои заслуги, допустим, что я вел разведку в Мариуполе, командовал штурмовой группой. И когда происходил штурм, в здание заходили всего два человека: я и Душман, потому что ни у кого больше не было боевого опыта, и нам было просто жалко остальных ребят.
— И пленный министр обороны ДНР.
— Ну да, взяли там министра обороны ДНР. Собственно, штурмом Марьинки занимался тоже непосредственно я, был в той штурмовой группе, которая ее и взяла. Потом уже остальные заходили зачищать. Рубеж Широкино в августе-сентябре 2014 года обустроил, обозначил и удерживал тоже я со своими людьми. Но журналистом это неинтересно, потому что во всех инструкциях, которые СБУ давала каким-то своим заказным изданиям, была задача облить грязью. Но жизнь такая, что расставит все по местам.
— У Вас в Telegram есть свой канал – @botsmanazov. Это желание донести людям правду о себе?
— Сейчас возрастает роль личных каналов в Telegram, в YouTube. Это просто мой авторский канал, где я пишу то, что интересно мне, то, как понимаю происходящее в стране, как понимаю происходящее в мире. Там нет никакой цензуры, и я подаю информацию так, как считаю нужным. Это моя картина мира.
— Кем Вы мечтали стать в детстве?
— Собственно, тем, кем и стал. Читал книжки про революционеров, играл в окопах, оставшихся от Второй мировой войны.
— Военным и мечтали стать?
— Военным в классическом понимании — нет. Война интересовала прежде всего как приключение. Стать просто военным и отслужить 20 лет в воинской части, но при этом не получив ровным счетом никаких эмоций, мне было неинтересно.
— Вы — русский, долгое время прожили в Беларуси, приехали сюда, храбро воевали, лезли в самый ад и, понятное дело, понимали, что можете в любой момент погибнуть. Что побудило Вас приехать воевать, в принципе, за чужую землю?
— Это, опять же, мировоззрение. Я всегда считал, что нет вражды между белорусами, украинцами, русскими. Я считаю, что это ветви одного народа, идущего еще с Киевской Руси, которая является для меня идеалом государства, идеалом управления. Это самое интересное, самое красивое, что было на этой территории. И считаю, что сейчас — то удачное время, когда снова можно выстроить великое государство, где центром будет Киев. Надо вернуться в то время, когда Киев был столицей, а Москва — дачей. Украинский проект как таковой будет жизнеспособен только в одном случае: если он будет масштабный. Вступить в Евросоюз и быть на задворках? Тем более, что то, что называется Евросоюзом сейчас разваливается, и то, что называется НАТО, тоже разваливается или, во всяком случае, будет существенно изменено: у них огромные кризисы. Сейчас все идет к тому, что будут создаваться новые политические и военные союзы. И Украине нужен этот новый военно-политический союз. В каком это будет формате? Возможно, будет какое-то сотрудничество с Польшей, странами Восточной Европы. Россия со смертью Путина тоже, скорее всего, подвергнется большим изменениям, возможно, и развалится. И какие-то регионы России в этом проекте будут участвовать. Безусловно, будут участвовать Литва, Латвия, Эстония и Беларусь. И если соберется такой военно-политический конструктор, это даст выживаемость. Украина как отдельная самодостаточная единица — нежизнеспособный проект. Даже в войне с Россией Украине нужны союзники. И эти союзники — не Франция с Германией, потому что они заинтересованы в торговле с Россией.
— Вы готовы делать в Беларуси то же самое, что сделали в Украине, — поддержать, повоевать, если начнется горячая стадия?
— Если там будет что-то происходить, то не только я туда поеду. Но это будет зависеть от позиции самих белорусов. Проблема и Украины, и белорусов, да и русских в одном: никто не предлагает какого-то проекта будущего. Все говорят: «хотим в Европу!» В какую Европу? С гей-парадами и мусульманскими кварталами? У нас какое-то лубочное представление о Европе, где хорошие дороги, легко устроиться на работу, большая зарплата, есть возможность путешествовать, и нет никаких проблем. Но такой Европы уже не существует, сейчас там конфликты и напряжение.
— Откуда взялся Ваш позывной?
— Просто был высосан из пальца. Хотя, было дело, я увлекался яхтами, даже построил одну своими руками.
— А что для Вас полк «Азов»?
— Это семья, в создании которой я принимал участие и горжусь этим. Это братство, зачаток нового народа, зерно будущего. Уникальность «Азова» в том, что он вобрал в себя представителей разных национальностей, но это люди связаны общей идеей, пониманием, что мир меняется, и в нем нужно найти свое место.
— Действительно, если взять полк, это люди различных профессий, различного возраста, говорящие на различных языках. Как можно было из этой, грубо говоря, компании пиратов слепить самое боеспособное добровольческое подразделение? В чем феномен Андрея Билецкого?
— У Андрея уникальный талант: он может объединять вокруг себя самых разных людей и дать им общую идею, общее направление. Он очень глубокий человек. В 2014 году он в военном смысле не понимал ничего. Было несколько людей, которые имели какой-то опыт, образование, понимание военных процессов, и был Андрей, который мотивировал, говорил с людьми, закладывал в них стремление к чему-то великому и готовность умереть ради этого. Эти постоянные беседы Андрея с людьми продолжаются и сейчас. Он сохраняет очень тесную связь с полком, постоянно туда ездит, выступает, делает людей лучше. В нынешнем обществе говорят о свободе, но это, скорее, свобода деградировать. Андрей говорит о том, что должна быть свобода самосовершенствоваться, о развитии нового народа, нового государства.
— Как Вы думаете, сможет ли он в будущем из страны сделать то же, что сделал из полка «Азов»?
— Все приходит с опытом и с пониманием. Изначально в «Азове» было меньше 50 человек с арматурой, пара дешевеньких машин. Все было искренне и по-настоящему, никто не занимался покупкой яхт на Ибице, домов Италии. За счет этой честности и вышел полк «Азов». Эффективность нашего распределения средств и ресурсов в разы выше, чем внутри Нацгвардии, и это дает результат. Потому что Андрей своим влиянием заставил людей стать лучше. Было же много других проектов, полков, батальонов, которые посыпались. У них тоже было желание действовать, были активные искренние ребята, но не было правильной накачки, накачки чем-то хорошим. Можно ли масштабировать «Азов» на страну? Да, можно. Нужно только время, и чтобы это соответствовало вызову времени и текущей ситуации. Допустим, сейчас благодаря Зеленскому маятник качнулся так, что такие, как мы, не очень-то нужны в нынешней ситуации. Все устали от войны, есть возможность уехать работать в Европу, «давайте попробуем как-то договориться». Но этот маятник качнется и в обратную сторону. Как только произойдет мировой финансовый кризис, работа для украинцев, которые уехали на заработки, закончится, и у них не останется другого выбора, как вернуться обратно. А это миллионы людей. И тогда они столкнуться с тем, что вернулись в стагнирующее государство. Им придется как-то включаться в процесс. И тогда, мы очень надеемся, ценности «Азова» удастся масштабировать.
— Какой день на войне Вам запомнился больше всего?
11 августа 2014 года, когда я лежал в поле. Тогда погиб муж Татьяны Черновол, Береза. Мы вытащили все трупы с поля, и я остался со своей группой наводить артиллерию. Лежал и вспоминал, что когда мне было 20 лет, я учил корректировку, но не мог тогда представить, что когда-нибудь придется осуществлять эту корректировку по-настоящему, лежа в 70 м от позиции. До этого я принимал участие в каких-то конфликтах, но это все имело характер какого-то легкого приключения. А тут, когда бьет тяжелая артиллерия, совсем другая ситуация.
— А как Вы относитесь к смерти на поле боя?
— Смерть — это неотъемлемая часть войны. Но вопрос в цене этой смерти. Она может быть бессмысленной, а может быть ценой какой-то победы, удержания, завоевания. Только в этом случае она имеет смысл. Пустые смерти — это трагедия.
— Правда ли, что когда страшно, люди обращаются к Богу?
— Все по-разному. У меня свое отношение к тому, что касается посттравматических стрессов и веры. Я считаю, что обращаться к Богу — это правильно. В этот момент человек просто делегирует право — что хорошо и что плохо — каким-то высшим силам. Основы веры правильные. Меня сложно назвать человеком верующим, я сам для себя решил, что хорошо, что плохо, и стараюсь держаться этих ориентиров. Но очень уважительно отношусь к тем, кто верит.
— В этом ужасе без юмора, наверное, совсем жопа?
— Опять же, у людей разная психология. Я не считаю это ужасом. Людей, которые собрались у меня в подразделении, я подбирал по определенным критериям: чтобы народ не пил, не курил, не употреблял наркотики. У нас на это было жесткое табу. Я у себя запрещал даже энергетики: реактивная психика — это плохо. Кайф каждый получал от ощущения, что он что-то смог. Страх — это хороший инструмент и допинг, чтобы что-то сделать. Тот, кто говорит, что не боится, либо врет, либо сумасшедший, и тогда он опасен.
— А что-то веселое вспомните?
— Что-то конкретное – сейчас нет. Но юмор начинался, когда произошел пик, а потом шел сброс адреналина.
— Если говорить о Вас до войны и после — это два разных человека?
— Нет, я остался абсолютно целостным, просто в каких-то вопросах стал больше разбираться. Целостность моего мировоззрения не меняется уже лет 20.
— Какую самую отъявленную небылицу про полк «Азов» Вы слышали?
— Их миллион! У нас никогда не было американских инструкторов, как любит писать вата. У нас никогда не было каких-то поляков, которые за нас воевали. Мариуполь не брали никакие десантники, его брали мы.
— Вы вернулись с войны, а здесь массе людей абсолютно пофиг, что Вы там делали. Как Вы к этому относитесь?
— Абсолютно спокойно. Ветераны, которые думают, что им кто-то что-то должен, что все должны относиться к ним, как героям, ошибаются. Нужно понимать, что это параллельные аспекты бытия.
— Ну, хотя бы уважение должно быть!
— Вопрос в том — уважаешь ли ты сам себя. Твое внутреннее ощущение, что ты целостный и гармоничный, заставит людей тебя уважать. Они даже не будут понимать, ветеран ты или нет. Я, допустим, не хожу здесь в форме, и мне не нравится, когда люди продолжают носить ее тут. Всему свое время и место. Если ты поехал на фронт добровольцем, если сам перед собой честен, если вел себя достойно, ты вернешься с чувством самоуважения. Понимаешь, что ты тот герой, которого люди, например, видят на экранах в кино, но ты не будешь об этом говорить, просто зная свои границы — на что ты способен и что ты можешь. В моем понимании, самое лучшее приключение, которое мужчина может пережить — побыть на войне. Там ты поймешь, насколько ты настоящий. А если еще попадешь в хороший коллектив и сможешь с ним строить отношения и дальше — это вообще идеальная ситуация. Это очень ценный опыт и ценный багаж, с которым можно развиваться дальше.
— Встретив сейчас Порошенко, что бы Вы ему сказали?
— Свое мнение о Порошенко я сложил где-то к шестнадцатому-семнадцатому году. Как к главнокомандующему — очень плохое. У него был уникальный шанс и время, когда армию можно было сделать сильной. Не внешне – новой формой или какой-то техникой покрасивее. В армии не работали с внутренним содержанием военного, и это самое страшное. В Англии, в Штатах, в Германии военный — уважаемый человек. У нас военная журналистика не состоялась, не было никаких ярких интервью , репортажей, сюжетов , которые должны были быть про военных, даже не сняли нужных сериалов! И Порошенко делал все, чтобы военных не заметить, чтобы их спрятать, чтобы о них не говорили. И то, что сейчас у части общества есть неприязнь к военным, это заслуга Порошенко.
— А нашему нынешнему главнокомандующему Зеленскому что бы Вы сказали при встрече?
— Да то же самое! Ему нужно понимать, что его союзники — не Макрон с Меркель. Его сила на переговорах только в одном — насколько сильна его армия, насколько она мотивирована. То же касается и экономики. Как президент он силен только в одном случае — если за ним стоит сила. Мир любой ценой — это идеология пораженчества. Это сработает на несколько месяцев, даст ему рейтинг. На слабых Россия всегда наступает. И то, о чем говорит Зеленский, ведет нас к ослаблению. Сейчас идут какие-то переговоры только потому, что для России санкции болезненны, а ей нужно договориться с Европой о транзите газа.
— Как, по-Вашему, закончится эта война?
— Это очень сложный процесс, есть много факторов, влияющих на это. Рано или поздно эпоха Путина уйдет, соответственно, внутри России что-то начнет меняться. Россия далеко не монолитная, она полна противоречий, там куча всевозможных конфликтов. Там очень много иммигрантов-мусульман, и какую позицию они займут, когда уйдет эпоха Путина, еще непонятно. Мы смотрим на Украину, находясь внутри самой Украины. А надо смотреть как на пазл в общей картине. Потому что мы очень сильно зависим от происходящего во вне. Если произойдет мировой кризис, о котором все говорят, то Украине будет очень плохо. И что будет делать народ, какие будут настроения — большой вопрос.
— Как Вы для себя понимаете слово «патриот»?
— Это человек, просто желающий хорошего своей стране.
— А националист?
— Я считаю, что сейчас национализм в классическом понимании слова мертв. Дело в том, что национализм в том виде, как его понимали в конце XIX начале XX века идеологи, уже не жизнеспособен. После Первой мировой войны можно было говорить о столкновении народов как национальностей, сейчас национализм должен иметь характер культурного.
— Есть что-то, чего-то Вы боитесь?
— Да много чего! Все чего-то боятся. Боюсь в какой-то момент оказаться слабым, заболеть, пропустить что-то интересное. Бояться — это нормально. Главное, не иметь фобий.
— А что способно вышибить из Вас слезу? Когда в последний раз плакали?
— Я плакал давно и только от злости. Из-за сентиментальных переживаний или смерти я не плачу — для этого уже слишком взрослый. А вот злость, невозможность повлиять на ситуацию может выбить из меня слезу.
— Чего Вы никогда не простите даже близкому человеку?
— Обычной человеческой подлости.
— Что для Вас значат деньги?
— Деньги у меня всегда были в том объеме, в котором мне были нужны. В быту на том уровне, на котором живу сейчас, я нахожусь где-то с 2003 года, когда у меня появились серьезные бабки. Потом все время хотел заработать больше, но не потому, что они нужны лично мне, а потому, что деньги являются инструментом, который позволяет сделать лучше для окружающих и сделать более жизнеспособной реализацию своих идей. Деньги для меня — инструмент.
— У Вас есть деньги, и Вы не скупитесь на поддержку азовского движения. Можете об этом рассказать?
— Я живу в комнате в 16 квадратных метров, и меня все устраивает. У меня там есть кровать, мои вещи, телевизор, который я уже не смотрю года полтора, планшет, в котором я иногда смотрю сериалы. Это то, что касается моих личных потребностей. Каких-то пирушек я никогда не устраивал. Пороков в обычном понимании слова у меня нет, хотя могу выпить грамм пятьдесят, если есть на то настроение. Для меня деньги — это средство развития самого коллектива: возможность ходить в спортзал, возможность помочь ребятам купить квартиру, машину, купить коляску. У нас есть какие-то акции, и когда есть возможность, всегда стараюсь помогать. Собственно, для этого деньги и нужны. Все свои детские безумства я реализовал к 25 годам и успокоился. Если у меня будет больше денег — буду больше тратить на какие-то движения и на окружающих меня людей. А мне особо ничего не нужно.
— Что для Вас значат награды?
— Награды в том понимании, которое сейчас есть в украинской армии, это, по мне, ничего не значащие побрякушки, потому что их раздают по непонятному принципу, награждают непричастных и забывают о тех, кто что-то сделал. И их выдают в таком количестве, что кажется, что это медальки, которые выдают на выставке собак. Наград должно быть мало. По европейскому, американскому образцу награда должна быть монетизирована. И это справедливо: очень часто человек, который получил награду, остался с какой-то травмой. Его нужно поддерживать финансово.
— А что для Вас значат полковые награды?
— Полковые награды — это другое, это сакральная вещь, часть нашей мифологии.
— У Вас много друзей?
— Друзей не бывает много. Много приятелей.
— За что Вам бывает стыдно? Или не бывает?
— Ну вот сейчас стыдно за Зеленского. В его поездке в Нормандию все было бы хорошо, если бы не встреча с Путиным. Нужно понимать, что это все-таки человек крайне неординарный, и в XXI веке он — величина. С ним на равных могут разговаривать китайский Си Цзиньпин, Трамп, Эрдоган, ну и Меркель. У Макрона уже калибр гораздо меньше, он на равных с Путиным разговаривать не может. Зеленский, может быть, хороший человек, но к этой встрече в силу своего жизненного опыта подготовиться не мог. Он еще не политик. Опять же, за ним должна стоять сильная экономика и сильная армия, которых нет.
— Есть ли в мире такой человек, с которым бы вы хотели познакомиться?
— Было бы интересно пообщаться со Сталлоне. Это образец пенсионера. Когда мне будет 70, я бы хотел быть таким. Он умный, в прекрасной физической форме, у него шикарно работают мозги, он кует ножи, делает ювелирку, пишет сценарии, снимается в фильмах, спит с молодыми девушками. При этом девушки могут сказать, что они с ним не только из-за денег, что он интересный человек, лучше, чем какой-то там молодой. Он крайне неординарный человек!
— Что вы цените в людях больше всего?
— Искренность.
— Чем любите заниматься в свободное время?
— Люблю путешествия, всякого рода активный отдых, все, что связано с водой. Только рыбалку не люблю. Люблю читать книжки.
— Какая страна больше всего нравится?
— Я люблю Европу. Опять же, возвращаясь к национализму, мне нравится европейский национализм, европейская культура. Мне нравится, что женщина может быть в бикини на пляже, может изучать любые языки и получить хорошее образование. Хотя идеи феминизма считаю бредом. Мне нравится европейская архитектура, люблю готику, хотя Гауди мне не нравится. Мне нравится бельгийский Брюгге.
— Какая самая любимая книга?
— Любимых книг много. Например, могу порекомендовать прочесть «Шантарам». С нетерпением жду выхода фильма. В детстве любил роман Снегова «Люди как боги», считаю его шедевром советской фантастики.
— А фильм?
— Люблю старые. Сейчас очень мало фильмов, которые можно было бы порекомендовать, которые пойдешь смотреть во второй раз. Последний фильм, который мне понравился, это «Джокер». А из старых — недавно с удовольствием пересмотрел «Дуэлянтов». «Конвой» — первый американский фильм, который я смотрел в кинотеатре. В семидесятые-восьмидесятые была линейка фильмов, которые я считаю апофеозом мировой цивилизации. Современные уже очень тяжело смотреть, это пропаганда ЛГБТ.
— Какая музыка Вам нравится?
— В плане музыки я всеядный. Слушаю все, кроме шансона. Хотя шансон европейский могу послушать.
— У Вас есть любимое изречение?
— Сейчас на ум приходит только одно. Опять же, это касается Зеленского и позорища, происходящего во Франции. Проблема Зеленского в том, что он цепляется за внешнеполитических партнеров, которые даже и не совсем политические, это больше частные структуры, которые в Украине просто зарабатывает деньги. Вспоминаются слова Черчилля: «У Британии нет постоянных врагов и постоянных друзей, а есть только постоянные интересы».
— Что в жизни важнее свободы?
— Да, наверное, ничего. Это самая большая ценность.
— А милосердие важнее справедливости?
— Лучше всего об этом сказал Махатма Ганди, которого принято считать великим миротворцем: «У каждого есть карма, и он по этой карме должен отвечать».
— Что для Вас означает слово «любовь»?
— В силу моего возраста и жизненного опыта — очень мало. У меня в этом плане очень слабая эмоциональная привязанность. Считаю, что любовь — это химия в чистом виде. В делах любовь мешает.
— То есть, если заниматься тем делом, которым занимаетесь Вы, то семья — это обуза?
— Да. В какие-то моменты можешь себя обманывать, что это надежный тыл. Мое личное убеждение, что это обуза, это слабое место.
— Когда в последний раз дрались?
— Году в пятнадцатом или четырнадцатом.
— Нецензурной лексикой часто пользуетесь?
— Стараюсь реже, но пользуюсь.
— Если начнется горячая фаза войны, пойдете на фронт?
— Я считаю, что вправе выбирать, в чем участвовать. Если кто-то устроит мясорубку и начнет бессмысленно уничтожать людей, я буду искать момент, как так в ней поучаствовать, чтобы не быть уничтоженным самому и не подставить окружающих людей. Если это будет приказ Билецкого — да, буду. Если это будет приказ Зеленского –боюсь, что нет.
— Вы счастливы?
— Я, наверное, редкий человек, который кайфует от того, чем занимается.
— О чем мечтаете?
— Хотелось бы жить в другой Украине, и стремиться не к тому, чтобы выехать в Евросоюз на заработки. Хотелось бы жить в государстве, которое живет другими форматами, например, покорением космического пространства. Чтобы свобода заключалась в том, что учащимся в школе дают возможность самосовершенствоваться и всячески это стимулируют. И сериалы должны вызывать хорошие, правильные эмоции, стремление к чему-то светлому, великому. А у нас сериалы стремятся свести к чему-то примитивному, чтобы человек не думал о большом. И еще хотелось бы вернуть Крым, я бы там старость встретил.
Игорь Полищук,
Наталья Кряж,
Алексей Суворов.
Фото на обложке – Анна Суворова.
